В созвездии рыб, больше всего на свете я обожаю всякие мужские игрушки. Надеюсь, вы поняли меня правильно. Я гоняю на мотоцикле, езжу на нем на работу, но иногда меняю его на трекинговый велик. Есть и тачка, но она большую часть времени на стоянке. Нужен ремонт, а мне лень.
Моя гордость охота
Работаю я в центре мануальной терапии, но об этом позже. Люблю охоту, предмет моей гордости — сделанный на родине Калашникова в Ижевске бокфлинт. Это двустволка с вертикальным расположением стволов. Идеально для охотника. Другое дело — жалко. Зверушек и птичек жалко. Вот уже третий год охочусь, если так можно выразиться, в Архангельской области, отстреливая волков. Они там уже в деревни заходят. Получил права на управление маломерным судном — меня уже хорошо знают в Крыму и Сочи. А в Турции и Египте и прав не спрашивают. Главное, плати. С дайвингом ситуация та же.
Есть у меня PPL (А) — права частного пилота самолета. Каюсь, приобрел не совсем законно. Ну, короче, купил. Так ведь кукурузником управлять проще мотобайка! Но особенно люблю рыбалку. Это святое. Для меня. Ну, очень люблю. Забыл представиться: Слава, 29 лет. Согласно семейному преданию, мой прадедушка был из народности хунза. Они же буриши. Очень таинственный народ, живущий в предгорьях Гималаев. Хотя можно ли считать предгорьями высоты в четыре с хвостиком километра? Со своим изолированным певучим языком, своей религией, вопиюще невосточной внешностью и необъяснимым иммунитетом ко всем болезням. Что там японцы — вот истинные долгожители. Сто лет? Нормальный хунза-пенсионер. Гушингантс (женщины) — едва ли не единственное слово из языка моих предков, которое я знаю.
Моя семья
Хунза, кстати, даже успели побыть российскими подданными, при Александре III, но всего четыре дня. Потом их отвоевали англичане, а семья моего прадеда решила отправиться на север. Осела под Тамбовом. И практически полностью растворилась в великом и могучем народе. От мистериозных предков мне достались круглые голубые глаза, жесткие волосы цвета спелой пшеницы и способность чувствовать боль других людей. У буришей не было шаманов; вернее, каждый был шаманом — пальцами, глазами, сердцем распознавали болезнь и очень часто лечили ее. Вполне, кстати, успешно! Ну и страсть к рыбалке тоже передалась — живность из горных ручьев составляла львиную долю рациона потомков воинов Александра Македонского, как они сами себя называют.
Мишиндо (рыба) — второе слово, которое я знаю.
Лариса
Решил было поехать на Кипр со спиннингом, но тут позвонила моя подруга Лариса.
— Кугушев, бросай все и давай на Ильмень. Забудь про своих греческих ставридок. Там полный беспредел-восторг. Тебе понравится, Айболит!
Лариса — просто натуральная чеховская дочь Альбиона. Преподает английский в школе и заядлая (и опытная!) рыбачка. Бедный ее муж Сева — равнодушный ко «второй охоте» завлаб в «ящике». Сегодня зайдешь в супермаркет: с рыбой все в порядке. Сортов пятнадцать и больше, от самого дешевой до элитной, которой, поди, и не укупишь. Замороженная до абсолютной каменности, охлажденная и всех видов приготовления. Но отчего, же в пригородных электричках и автобусах регулярно встречаешь благообразных мужчин в клоунском камуфляже со спиннингами и даже обычными удочками? И почему у них такие счастливые глаза? Никто не поспорит, что сами любители «посидеть у воды» и их друзья и родственники в один голос соглашаются, что вкуснее самолично и кустарно выловленной рыбки нет.
— На Ильмене, что в Новгородской области, в деревне Юрьево, в нашем веке ловят самым дедовским способом, — это снова была Лариса. — Не покемонов, разумеется. Есть дела посерьезнее. На озере ежедневно добывают ерша, окуня и плотву. Реже — сазана и щуку. Выходят на закате под парусом, ставят сети, а утром выкладывают в корзины свежую рыбу. Как сто, а может, и двести лет назад. Путешествие во времени. Это тебе не «клев будет такой, что клиент забудет обо всем на свете».
— А я? Мне что делать?
— А ты пойдешь с ними. Приедешь на озеро — набери Женю. Скажи от меня. Записывай номер. Только дурак спорит с женщиной. Особенно с такой. Ох, если бы не ее замужний статус…
Как я добирался до места — отдельная песня. Но вот уже на месте и звоню Жене. Так и сеть тут есть!
— На проводе, — ответил мне звонкий девичий голос. Ничего себе! — Слава, от Ларки? Стой на пирсе. Щас буду. Резиновые сапоги есть?
— Нет, но щас куплю.
— Не купишь. Но разберемся. Крашеная блондинка. Около тридцати. Скорее с хвостиком. Слишком яркий макияж для профессиональной рыбалки. Такой разбавленный вариант Марлен Дитрих.
— Лодка наша называется сойма.
Она упоминается в летописях аж пятнадцатого века. Соймом называется и вид ловли. Понадобится твоя помощь — скажем. А так, смотри и не мешай. Да, если что, я здесь главная.
Двинулись. Глядя на падающее в коричневатую воду солнце, эти молчаливые люди ставят сети с каменными грузилами и на заре поднимают улов.
— Сойма, конечно, изменилась; у нас две лодки, ходим парой, есть механические двигатели. Но система ловли та же. И парус куда важнее. Машина работает, когда ей вздумается.
Серьезная дама. Фигурой — фактически Ким Бейсингер. Проходила мимо, коснулась бедром — горячо. Из разговоров с немногочисленной командой понял: функционируют все эти моторы пятьдесят на пятьдесят. В смысле, то работают, то нет. Рыбаки большую часть заплыва занимались их ремонтом. Мотор внешне очень похож на совершенное существо из «Чужого» Ридли Скотта. Жутковато. Подшипники оперативно меняются. Все руками, иначе не поплывет. — Но, слава богу, есть парус, — довольно говорит Женя, — он спасает все. Удачно поставим, будет хороший улов.
— Неудачно поставим — будет хороший геморрой, — комментирует напарник Миха. С лысиной в форме тонзуры.
Парус синий. Разворачивают оперативно. На мачте двуколор — флаг морского флота Российской Федерации. Белый с голубым перекрестным крестом, изрядно потрепанный ветрами. Заходит солнце поднимается волна. Серьезные люди на себе тащат серьезные сети. Хотя кто-то и смеется непонятно над чем.
— Я чем помочь могу? — хочется действовать. В идеале — ловить.
— Не мешай. Смотри. Наслаждайся. Пока все. Щас к бабушке заедем. Кроме нас, к ней никто и не доберется, — она заливисто свистнула.
Ильмень, увы, озеро «умирающее». Нет, это не та же история, что с Аральским морем, которое погубили ретивые мелиораторы; человек здесь ни при чем. Есть объективные причины: реки, а их в Ильмень впадает около двадцати (вытекает один Волхов), несут со своими водами ил и песок. Начинается заболачивание. Правда, конец озеру грозит не на нашей памяти — процесс долгий. Ну и если не придумаем что-нибудь экологично-технологичное. Вот русло реки Мета пообещал расчистить сам президент. Он, говорят, недавно посетил эти места. Сделали необычную остановку.
— Пошли, тебе интересно будет.
Остров Липно
Неподалеку от Юрьева, на крохотном острове Липно, в дельте, стоит удивительная церковь — храм Николы на Липне. Мне все объяснили. Страшно подумать: 1292 года постройки. На стене табличка: «Объект культурного наследия федерального значения, подлежит государственной охране». Спасает она слабо: такого баланса величественной красоты и разрухи еще нужно поискать. И хотя остров считается местом туристическим, большую часть времени он пустует. Здесь живет только пенсионерка Маргарита Степановна. Она официально занимает должность смотрителя церкви. А также является соучредителем частного предприятия по ловле рыбы.
Ухаживает за церковью, в основном борется с пылью и плесенью, проветривает. Внутри остались фрески; правда, красоту их оценить сложновато — почти исчезли. Остров Липно находится всего в шести километрах от Новгорода, но его уникальность в том, что добраться сюда можно лишь по воде. Бабушка живет здесь постоянно, в город выбирается крайне редко. В синих трениках и клетчатой рубахе она кормит уток и гусей, шестерых кошек и двух собак, топит печь и коптит рыбу.
— Раньше были козы, теперь не держу. Огород. Деревья сажаю, за ними тоже смотреть надо… Мы сюда отдыхать ездили, потом избушку поставили. Иногда гости приезжают. Я ткацкий станок поставила — моя бабушка на нем пряла. Вот такие наволочки, рубашки. Чистый хлопок. Учусь пока. Жалко, если это искусство умрет.
Красивые наволочки! Такие бы всякому. Да и работает сноровисто.
— Ниточки сюда пропускаем, здесь сплетаем. А долго такое чудо сделать? Ну, когда минут пятнадцать за станком, когда три часа.
— А зимой что делаете?
— Тку, пряду, берестой еще занимаюсь.
Бабушка показывает свои изделия: лапти, онучи, корзинки, тарелки. Тоже стильно и красиво.
Откуда научилась? Да сама не знает. Гены, наверное.
— Все наше, новгородское. Уж и не знаю, когда такое производить начали. Что-то в город свезу, что-то… да хоть бы и вам. Полезно! Эх, помогли бы — самим речку не очистить.
Отчалили. Рыбаки упираются в дно, а здесь неглубоко, метра три, не больше, длиннющими колами.
— У нас заднего хода нет, — поясняет Женя, — вот этим и пользуемся. Ставим парус к ветру. Этими же колами меряем скорость. В саженях, кстати, меряем. Как? Ну, вот, берем и делаем. Объяснить это сложно. Не важно, главное, получается. Это на уровне подсознательном. Зачем скорость меряем? Так рыба — существо с характером. Надо понимать. Вот чем больше скорость, тем больше мелкой рыбы. Ночью пойдем полукругом. По старинке, так деды ловили.
Ильмень, кстати, не единственное озеро с таким названием — их в России с дюжину, от Тамбовской области до Южного Урала. Судя по всему, это не столько географическое название, сколько само понятие «озеро» в старинные времена. Новгородский Ильмень из числа ледниковых. Трудно представить, что в кайнозойскую эру здесь бродили ящеры, цвели магнолии и летали гигантские бабочки. Их окаменевшие останки находят рыбаки: часто попадаются в сети, либо их выносит на берег.
— Тут другое интересное порой попадается, — поясняет юнга Леша, — вот зимой полсамолета вытащили. Самолетов в озере вообще хватает. Мы их обходим, знаем, где лежат. Навигаторов у нас нет, все по памяти. А так не только сети, лодку можно потерять.
— Я рыбалкой занимаюсь двадцать два года, — вступает Женя, — у нас женщины все рыбачки. А должность моя — бригадир лова. Вроде капитан. Бригада у нас шесть человек.
— А что необычного случалось? — на самом деле мне хотелось спросить, когда ловить начну.
— Особенная рыба попалась: думали, судак. Но нет… Гладкая, как налим — на десять кило мяса. Отпустили.
Ледник, когда полз на север, по дороге застрял в относительно небольшой лунке, растеряв часть своей силы. Ильмень-озеро неглубокое: наибольшая глубина — десять метров, а средняя — три-четыре. Рыба здесь типичная озерная, но по своему разнообразию опережает многие даже схожие озера, вроде Белого или Саймы. Окунь, плотва, щука, лещ, судак, налим и более экзотические густера, белоглазка, подуст и еще с десяток всяких-разных.
— До строительства Волховской ГЭС, — вздыхает Леша, старики рассказывали, водился сиг. А это вообще царь-рыба, его отсюда, от нас, царям поставляли к столу, с ним и осетр не сравнится.
— До шести утра сети растащили — начинаем работать. На двух парусах будем двигать сети в озеро. Еще фишка в том, что мы не на моторе — по-старинному. Сети часть рыбы пугается. А теперь можно и подкрепиться. Дело святое.
Между прочим, ловля, сами рыбаки называют ее рыбалка, не прекращается и зимой. Только вместо лодок — советские снегоходы «Буран». Парадокс: через лунки во льду выделяется газ. Он образуется из-за действия маленьких тварей, которые поедают лежащий на дне торф, и дает коричневатый оттенок воде.
Газ этот прекрасным образом горит! И если его поджечь, можно не только согреться, руки погреть, но и чай заварить, и даже еду приготовить. Кстати, о еде: работа работой, а ужин — по расписанию. Для этого есть кубрик, как на военном судне. Разве что поменьше. Готовят на газовой плитке, специального «кока» нет. Кочегарит Алексей. Сегодня ночью.
— Женя, а ты сама рыбу любишь?
— Я слишком часто ее вижу, — смеется. — Ем раз в неделю максимум. Жареную, копченую. Ну, селедку иногда. Уха бывает. Тут, главное, картофель мелко не резать. Лука не жалеть. На шесть человек два кило рыбы, не меньше. Лоцман Миха кричит:
— Игорь, чеснок, маринованный у нас где? — и поясняет мне: — Обычно делаем макарошки, с сосисками или колбасой, с лучком, чесночком, огурчиками маринованными. Мы все тут шеф-повара. Здесь в кубрике и отдыхаем: то три часа, то десять. Сейчас поедим, и этот замечательный факт запишем в журнал. Так положено.
А на Ильмене светает.
— Тут у нас один дядька, поддатенький, на парус наступил, — Женя заливисто рассмеялась. — Чуть не улетел.
— А «это дело» у вас часто практикуется?
— Ни в коем разе. Случайно вышло.
— Жень, а вы вообще командами дружите?
— Да нет, деловые отношения. Вне работы не общаемся. Ссоримся даже. Но на День рыбака вместе.
Вместе со светилом поднялось и волнение. Качает серьезно. Леша колдует со снастями.
— Думаешь с рыбалкой свою жизнь связать?
— Вообще-то я уже на повара выучился. Меня рыбалить отец приучил. Начал в пять. С двенадцати, считай, профессионально. Но вообще-то молодых среди рыбарей практически нет. Средний возраст — сорок-шестьдесят. Что дальше будет — никто не знает. Отец… А капитан — не мама его?
— Хорош балаболить! Всех наверх! — Женя предельно серьезна.
Объятия Морфея
А у нас конкретный шторм. Я это хорошо понимаю — видел и даже участвовал. На Бали, в Доминикане. Так там и рыбалка была иной. Мадам капитан тащила сеть. Я ринулся на помощь. Не так сноровисто, как можно было бы. Помощь понадобилась в иной области. Женя выпустила из рук сеть и упала на палубу. Рука — это я понял сразу.
— Сеть держи. Я нормально… Как же, нормально. Я хоть доктор-хунза, но все, же доктор. Да и сеть уже Миха подхватил. Алексей — другую. И все-таки сын он ее или нет?
Женя лежит. Молчит. Еле слышно стонет.
— Встать можешь?
— Не знаю, — снова стонет. Да-а, придется на себе. Тут, главное, не навредить. В смысле, правильно ухватить. Выручай, шаманское чутье.
— Ты что делаешь?
— Капитанша, сейчас я командую. Так, вышел отсюда! — это я Максиму.
— Что ж ты делаешь, орел?
— Свитер снимаю. Я врач. Расслабьтесь. Понимаю — больно. Но надо, ох, и жилистая вы, мадам. И загар особый, северный.
Руки мои, руки. Думайте, чувствуйте, действуйте. Здесь тепло, здесь не очень. Где же бяка? Похоже, нашел.
— Вот тут больно? Точно? А теперь терпи. Ничего страшного нет, защемление и не в крайней форме, но лучше не тормозить. Впрочем, это для тебя излишние знания. Давай на раз-два-три. Готова, капитан?
Напряглась и опять чуть не обожгла кожей. Точно говорят, чем ближе к полярному кругу, тем горячее.
— Да давай уже, изверг.
Вот тебе и благодарность. Даю.
— О-ох, мать твою! Щас помру! Быстрее.
Дура ты, дура. А еще капитан. Ничего, полегчает — поймешь, что почем.
— Лежи, отдыхай. Я наверх. Не тревожь ее, Леш, — это я Алексею, — она поспит минут сорок. С ней все в порядке. Давай лучше мне ликбез по сетям.
Я обернулся: Женя действительно впадала в объятия Морфея. Свистать всех наверх. Враг отступает, жидкий свет зари, чуть занимаясь на востоке мира… Нет, Бродский в данном случае не канает. Это в том смысле, что шторм неожиданно резко стих. Тут уместна другая цитата: отряд не заметил потери бойца. Рыбаки, пользуясь затишьем, резво складывали добычу второй охоты.
— Помочь?
— Помог уже, — буркнул Миха. — Надо было тебя у бабы Риты оставить со спиннингом. Возможно. Сейчас варил бы уху и пил бы чай с домашним медом. Я еще и виноват?
Трофеи рыбалки
Гляжу, мои новые знакомые и сети складывают. Я все же помогаю. А штормит уже снова нормально. Не так чтобы рыбы было много. Руки уже болят. Если еще кого-то переклинит, могу и не смочь. Спиннинг, кстати, так и не расчехлил. Улов рыбаки складывают в пластмассовые ящики, подозрительно похожие на корзины из супермаркета. Вешают трофеи на весах эпохи СССР. Краем глаза глянул — 160 кило.
— Есть договор с перекупщиками, — поясняет Леша. — Берут, накручивают процент. А варианты?
— За мамой пригляди. Да нет, с ней все в порядке. На всякий случай.
Точно, сын. Пойти бы Женю проведать. Она пахла рыбой и иван-чаем. В момент операции так невозможно хватала меня за бок. Правый, как раз, где печень. Зубы у нее неожиданно белые… Разворачиваемся опять же при помощи колов, возвращаемся под парусами, время ползет к полудню. Флаг трепещет. Тянет в сон. На берегу мне подарили банку икры сазана, набор блесен, зимнюю шапку из бобра и вяленую щучку. Жестковата будет, поди, но зубки мои, тьфу-тьфу, еще работают. А запах!
— А капитан ваш где, Миш?
— А тебе-то что? — усмехается лоцман. — Запал? Это ты зря… Хотя завтра на закате — снова на рыбалку. А сейчас в баньку. Ты с нами? Не пожалеешь.
— Не, я до дому. Бог вам в помощь.
Хунза ты хунза, Слава! Самая странная ловля рыбы в моей докторской жизни, век люмбаго не видать. Надеюсь, что не последняя. Вспомнит ли меня рыболов Женя, как я буду помнить ее? Капитан, капитан, улыбнитесь… Да-а, нужно было на берегу ершиков половить? Не дождетесь!
